Кожа на руках трескается как не в себя. Второй день пью эхинацею, чтобы поддержать убитый всей этой историей иммунитет, а то гноятся дурацкие маленькие ранки, которые в нормальном состоянии на мне заживают как на кошаке.
Мне сочувствуют. Мне заматывают палец левомеколем поверх свежего шеллака и дают с собой тюбик. Мне рассказывают, что розовые тапки, оказывается, специально для меня. И собака Шурик, когда их достают к моему приходу, начинает радостно-нетерпеливо ждать меня.

И нет, я никогда не любила страдать на публику и давить на жалость. Но сейчас всё это выглядит настолько непривычно, что я хватаю это горстями и грузовиками. Закрываю все свои внутренние дефициты. Понимаю, что можно больше не ждать любви от эмоционально нестабильных людей. И можно отказаться от игр во власть, когда ты прогибаешься настолько, что от собственного великодушия клинических масштабов тебе кружит голову ощущение всемогущества, и ты становишься, как пёс, который лижет пилу, но не чувствует боли, пьянея от запаха собственной крови.
Можно быть счастливым и без этого.
Можно дышать, можно жить. Работать. Осуществлять себя. Можно и нужно. Вперёд!