19November
И всё-таки в последние год-полтора (пожалуй, всё же год, и особенно после лета) я чувствую себя отвратительно.
Это непохоже на депрофазы из 17 года. Вообще, аффективщина не так уж часто напоминает о себе. А вот то, что у меня почти с концами отвалились мотивация и эмпатия (точнее, сочувствие — я продолжаю понимать, что они чувствуют, но меня не трогает это от слова "совсем"), для меня очень грозный знак. Особенно с тех пор, как я знаю о своей наследственности.
И самое страшное, что я не особо горю желанием возвращаться к той себе, которой была раньше. Сопереживание только ввергало меня в пучины невообразимых говн, как и мотивация. А чем заменить штуки, которыми я жила в те годы, чтобы зацепиться за них и жить столь же весело, я не знаю и, вероятно, не узнаю никогда.
Универ, какие-то люди, какие-то планы. Никаких заметных результатов. Никаких опор.
Это непохоже на депрофазы из 17 года. Вообще, аффективщина не так уж часто напоминает о себе. А вот то, что у меня почти с концами отвалились мотивация и эмпатия (точнее, сочувствие — я продолжаю понимать, что они чувствуют, но меня не трогает это от слова "совсем"), для меня очень грозный знак. Особенно с тех пор, как я знаю о своей наследственности.
И самое страшное, что я не особо горю желанием возвращаться к той себе, которой была раньше. Сопереживание только ввергало меня в пучины невообразимых говн, как и мотивация. А чем заменить штуки, которыми я жила в те годы, чтобы зацепиться за них и жить столь же весело, я не знаю и, вероятно, не узнаю никогда.
Универ, какие-то люди, какие-то планы. Никаких заметных результатов. Никаких опор.