Когда я уезжала, ты полила меня потоком непрекращающейся манипулятивной херни. Три часа я пыталась это выдержать и не сорваться. Сложнее всего было тогда, когда ты начала проезжаться по моей коллеге и ныть "да когда же мы все сдохнем!?"
Но я выдержала. Потому что мне было очень жёстко. И я знала, что другой возможности уехать у меня уже не будет. Даже не потому, что не будет денег. Потому что ты потащишь меня на подработку (куда мы наотрез отказываемся идти в одиночечку, ибо кококо, какой же это дикенький стрессичек!), я обрасту лишними знакомствами и обязательствами в этом городе… и мы уже никуда не уедем. Ни ты. Ни я. Потому что жить на чьей-то шее можно где угодно. А именно этого ты и добивалась. И вопрос был в том, что ресурсом и опорой была бы я, а ты только командовала бы. Даже если бы ты тоже что-то зарабатывала — а зная теперь тебя, я уже категорически не верю в сказочки о твоём трудолюбии и любви к деятельности. На практике ведь выходило так, что я пашу и отвечаю за всё, а ты только ноешь. Правда?
И ведь изначально (опустим пока вопрос, откуда у меня-то взялись такие замашки; но к этому, то бишь к вопросам власти, авторства и сферы их осуществления я ещё вернусь) мне хотелось именно так. Чтобы я был сильным, зарабатывал, вёз всё на себе. А ты бы наслаждалась жизнью после стольких лет страданий и ни в чём не нуждалась. Конечно, это было утопией в чистом виде. Дело, в конечном счёте, даже не в том, что жить таким образом — неприятно, унизительно и тоскливо. Кому как, в конце концов. Есть люди, имеющие содержанок, и тех и других в этом положении всё устраивает. Но содержанка не может на правах равного лезть в дела того, кто взялся её содержать. Это абсурд. Если я твой sugar daddy (the raconteurs — top yourself), то не тебе, моя куколка, решать за батю, когда он в здании, чего ему делать и куда идти. Но ты хотела равенства. Ты кричала об этом настолько громко, что я тебе поверила. Поверила в тебя, поверила тебе. А на выходе получила пресловутую рыжую девочку в гольфиках, которая сидит и пишет хрень в интернете. Ты — днище, и мне впервые в жизни не совестно, что я кого-то так называю. Ни капли не совестно. Потому что виноват в том, что ты продолжаешь им оставаться, ровно один человек. И это не я. Не учителя. Не твои родные. Никто иной.
